С самого первого дня существования группа Пикник зарекомендовала себя как нечто совершенно уникальное. И действительно, второй такой рок-группы на российской сцене нет до сих пор. Не так давно Пикник выпустил свой 23-й по счёту альбом под названием «Искры и Канкан», который группа презентует 5-го ноября в московском зале Crocus City Hall и 7-го ноября в петербургском БКЗ «Октябрский». Об особенностях «Пикника» мы поговорили с бессменным лидером коллектива – Эдмундом Шклярским.
-Касаемо ваших предстоящих концертов в Москве и Петербурге, это будет больше концерт или спектакль?
-У нас всё ограничивается песнями, и назвать это спектаклем я бы не решился. У нас, как правило, нет слов автора и нет других атрибутов присущих спектаклю, мы, всё-таки, играем. Но многие песни мы стараемся раскрасить в некие дополнительные цветы с помощью шоу-элементов. В этом году у нас будут особенно интересные истории, потому что технологии идут вперёд, и мы стараемся от них не отставать. Всех секретов не раскрою, но могу сказать, что если зрители думают, что это не поместиться в их ДК, не волнуйтесь – в каждом городе мы отыграем полную программу.
-«Искры и Канкан» отличается от предыдущих альбомов весьма доступным звуком, понятным массовой аудитории, а не только вашим старым фэнам. В чём причина такого отхождения?
-Я вспоминаю интервью композитора Каравайчука, который давал слушать свои произведения по телефону. Если они были по телефону понятны, то тогда можно считать, что произведение состоялось. Я с этим согласен, потому что до первых опусов рок-музыки нам приходилось пробираться сквозь радиопомехи и шумы. Но сквозь эти шумы до нас доходила квинтэссенция этой музыки, которую уже было ни убить, ни задушить. Мелодия и текст не должны скрываться за хорошей аппаратурой. Хотя, это не концепция нашего альбома, на нём это получилось достаточно стихийно.
-Ходят слухи, то под песню «Иероглиф» люди медитируют и занимаются духовными практиками. Вы сами как относитесь к восточной мифологии и философии?
-Когда-то мне попалась книга Дао дэ Цзин авторства Лао-цзы. Она и стала некоторым фильтром, через который я смотрел и до сих пор смотрю на многое, в том числе и на метод написания песен, как это ни странно. Явление должно окружать со всех сторон, но финальную точку ставит всегда читатель. Я тоже считаю, что, по крайней мере, в тексте необходимо оставить смысл на выбор самого слушателя. Пусть эмоционально ему будет всё понятно, но он называл всё своими словами.
-Если смотреть на обложку альбома «Искры и Канкан», то может показаться, что вы серьёзно увлекаетесь живописью. Стилистика каких художников вам близка?
-Не могу перенять стилистику ни одного художника, который мне нравится, потому что не обладаю таким мастерством. Первая моя любовь началась с сюрреалистических художников, из известных мне нравятся Магритт, Эрнст и Фукс. Хотя, первым я увидел Сальвадора Дали, который заполнял всё информационное пространство. Но приоритетов у меня нет, как бы мне того не хотелось.
-Но остроумных названий песен у вас не стало меньше. А кто повлиял на ваше словосложение?
-На словосложение повлияли всё те же Магритт, Эрнст и Фукс, а не поэты, как это ни странно. Тут визуальный ряд больше сыграл свою роль. Название – это очень важно, для человека важно его имя, а для песни очень важно название. Для альбома не всегда подойдёт название, которое подойдёт для книги, так что это сложная история. Расположение каждой песни в альбоме тоже очень важно. Вот в школе нас заставляли читать произведение «Котлован» Андрея Платонова. Я бы в жизни не стал бы читать эту повесть из-за одного только названия. Для меня котлован – это стройка какая-то, так то это далось мне через усилие. Хотя, когда я прочитал эту книгу спустя тридцать лет, я понял, почему Платонов её так назвал.
Интервью брал: Николай Арутюнов
Фото: Андрей Федечко